Рекламный тюрк

Оля купила журнал "Афиша" и прочитала, что 27 мая в Концертном зале Чайковского будет выступать Дживан Гаспарян и его национальный ансамбль "Армения". Известие ее так воодушевило, что она решила пригласить на концерт одну приятельницу, которая была замечена в неравнодушности к творчеству дяди Дживана, задолго до появления его имени в московских проспектах. Собственно, дудук их и сблизил. Однажды вместе барышни смотрели дибровскую "Антропологию" с Гаспаряном. Для полноты информации добавлю еще, что зовут Олину знакомую Машей и в жилах ее течет бурный коктейль из армянской, немецкой и русской кровей (по маршруту Волга - Терек). Поэтому согласие было очевидным.

В нужный вечер Оля приехала на Маяковку. Прошлась до угла. Ее окликнули - сначала Оля увидела красную болониевую куртку, и только потом Машу, улыбающуюся, с двумя забавными хвостиками возле ушей…

Черепахи в фойе Чайковского

Маша заказала сок из зеленого яблока, Оля странную травяную смесь "Тибет". Отвар Оля получила в белоснежном чайнике, на Машином стакане красовался яблочный полумесяц, и все было просто прекрасно. Оставалось полчаса, и в удовольствие они забалтывали время, делая редкие глотательные остановки...

- У меня начальник пьет коньяк и ходит с длинными сигаретами. Когда он тихо останавливается у меня за спиной, я вздрагиваю, - рассказывала, взахлеб, Оля.

- Ты все так же работаешь в этом фонде Ролана Быкова? - степенно удивлялась Маша.

- Да. Все там же. И знаешь,… он, мой шеф, выпив коньяку, отсмотрит то, что я смонтировала с Димой, и говорит, все классно. Только вот здесь надо игуану удлинить, а черепаху укоротить. И сам все перемонтирует. Да так весело. Через неделю тот же кусок попадается ему на глаза, он с тоской непризнанного гения в глазах рычит на нас примерно следующее "Что это за дыры в самом сердце эпизода! Почему игуана обрывается, а черепаха увеличивается! Поменять!"

- Ты б ему коньяк носила каждый день. Тогда все черепахи ползли бы в нужную сторону, - советует Маша.

- Еще чаю?

- Да нет, уже, наверное, пора.

Песня Ноева Ковчега

Они бесконечно долго идут, спотыкаясь о ковры, поднимаются в партер. Протягивают билеты классически старенькой кассирше. Когда Оля входит в зал, ей делается неловко - вокруг армяне, разряженные в золотые часы по случаю встречи с родиной.

- Тебе хорошо, шепчет она Маше, ты здесь как дома.

Маша смеется… Одна армянская молодка утонула в букете роз, который все-таки не сумел спрятать ее тонкий рот, накрашенный в виде толстого рыбьего хвостика. А рядом улыбаются пятеро коричневых мужчин с братскими лицами и мясистыми носами. Девчонки торопливо усаживаются. Маша тут же разувается и водружает длинные крепкие ноги на кресло.

- Ненавижу, когда спина скругляется!

Маша действительно параллельна спинке кресла. Свой позвоночник она ценит. Оля решает сделать то же, только свои более короткие икры скручивает в позицию ложного лотоса. При этом она так шумит рюкзаком, что дядя снизу гневно на нее оборачивается, хотя на сцене кроме секстета из одиноких стульев еще нет ничего. Наконец появляется импозантный бородач и, погудев в микрофон, сообщает неожиданно высоким голосом:

- Душа армянского народа - дудук сегодня в Москве. В последний раз нас посещали в пятидесятые годы. Встречайте - современник Иосифа Сталина - Дживан Гаспарян.

Из - за бархатных кулис вышел маленький седовласый человечек в расписном кафтане. Прошел мелкими шажочками к среднему из стульев, и поклонился, придерживая фалды своего костюма. Маша надела скорее очки чтобы подробнее рассмотреть национальную вшивку.

- Ну какой смешной, - изумилась Маша, - Спой нам что-нибудь, маленький!

А зал в это время скандировал одним глубоким задушевным голосом - Дя-дя Дживан, дя-дя Дживан! Наконец еще четверо широкоплечих армян вышли с дудками, и, артистично расставив ноги в черных башмаках, сели каждый на свое место. За ними поспешили кругложивотый музыкант с ударными, и дама с инструментом, отдаленно напоминающим арфу. "Армения" соединяется на сцене, бородач, явно гордясь своей миссией, еще раз победоносно произносит: "Встречайте, Дживан Гаспарян!", и, наконец, удаляется под одобрительный шумок зала.

Дама с чувством трогает струны.

- Слушай, - говорит Оля, - давай хоть посмотрим, как инструменты на родном языке называются. Все эти барабанчики и арфочки.

- Вот это дудук, Маша показывает на Гаспаряна, который в это время раздув щеки, выводит из древнего инструмента первый скорбный стон.

- А эти два красавца? Смотри, на хомяков похожи. Маша лезет в сумку за программкой и шуршит, нижние соседи в унисон поворачиваются и впивают в девчонок четыре змеиных глаза.

- Простите,- пискает Оля. В зале не осталось места для постороннего звука - плач абрикосового дерева перерос в печальную историю армянского народа. Правда, историю, несколько монотонную.

- УУУУУ! - воет дудук. Ты-ды-ды-дын, - стучит ладонь о натянутую кожу. ИИИИИИ! - надрываются струны.

- Давай быстрее!, - Оля хватает программку.

- Смотри, еще два дудука - значит эти двое Армен Казарьян и Вазген Макарьян.

- Интересно кто из них кто? Как думаешь?

- Армен Казарьян справа и дудук у него больше, а Вазген Макрьян меньше раздувает область шек и он слева от Гаспараряна.

- Мне почему-то кажется, что все наоборот.

- Ладно, давай так, я буду считать, что Вазген слева, а ты будешь считать, что Армен слева от дяди Дживана и кто-нибудь будет прав?

- Ну, уж нет, пусть Армен будет справа у тебя, а Вазген у меня…

Но что это? Надломилось вековое абрикосовое дерево под натиском камня, упавшего с горы Арарат? Нет, это благодарная публика, стоя, грохочет в трудовые ладоши.

- Я думала, будет повеселее, - говорит Маша, затем как бы с грустью добавляет. Мне еще на Иглз с мужем идти в этом месяце.

Оля молчит - это она ее пригласила. Вторую пьесу слушают с закрытыми глазами и тут что-то вроде мороза начинает пробираться по Ольгиной шкурке - холодно на макушке горы - дуют злые ветры, часты землетрясения в этой задушевной стране…

Доол, Тар, Канун и Кеманча

- Что-то ни одного женского имени я не вижу здесь!

В перерыве между композицьями, Маша изучает программку в надежде выведать, как называется эта армянская струнная кобза.

- Оганес, нет, не Оганес, значит не тар, Может Алвард Мирзоян, тогда - канун, или Жирайр Мелкоян, а Может и Грачик Мураджан-Никогосян - кеманча.

- Скорее последнее, предположила Оля. Может, она замуж вышла, когда уже известной ... как это, блин … на чем она там играет?

- На кеманче.

- Вот, когда известной кеманчисткой была. Вышла - все ее знают как …

- Мураджан

- Как Мураджан, если она фамилию мужа не возьмет - обидится, кто их знает эти законы тамошние! Да и славу терять не хочется. Была Мураджан, все пластинки - Мураджан! А тут на тебе - Григорян!

- Никогосян.

- Никогосян. Вот и распорядилась мудрая женщина следующим образом - двойную фамилию взяла.

Рассмотрение версии пришлось отложить до лучших времен. Очередная порция змеиного шипения вылилась на них теперь не только с низу, но и с боку. Армянского народу все прибывало - мужчины все нарядные в белых рубашках и набриолиненные, рассаживались в проходах прямо на газетки. От сверкающих белков глаз и золотых перстней стало как будто даже светлее. Дети во время коротких пауз торопились всучить букеты дедушке Дживану прямо в гениальные руки.

- Жалко, что цветов не купили, - грустно произнесла Маша, и глаза ее увлажнились в первый раз.

Залог душевного уюта - Вах!

Во время антракта Маша пошла бродить и нашла кучу дисков. Оля напилась молочного коктейля, и ей трудно стало дышать. Славянское отсутствовало напрочь. Южный говор, блестящие черные волосы, широкие женщины, дорогие украшения - все теплое, яркое! Казалось, выйдешь на улицу, а там Ереван - красота! Двери во всюду!

- Держи! - Маша протискивалась сквозь толпу с охапочкой компактов. Обрати внимание как оформлен! Плетеный коврик как настоящий! Прелесть!

Положительные эмоции украсили Машино лицо - глаза ее горели счастьем первого мороженного.

-Вот и хорошо, хорошо, что мы сюда пришли, - говорила Оля, переступая через молодых парней на лестнице. Хорошо-то как! - она даже потянулась от удовольствия.

Тем временем руководитель "Армении" совещался со своими коллегами. Окончив диспут, он подошел к микрофону и, взяв его обеими руками, мягко что-то такое произнес по-армянски, отчего "вах!" восторга прокатился по залу.

-Чего? Чего? - вопрошала пустоту Оля, потому что дядя Дживан вдруг запел надтреснутым голосом, грустно прижимая сухой музыкальный кулачок к сердцу. "Ма-мааа, Маамооо, Мамэээ" - тоскливо взывал дядя Дживан.

Так и хочется написать, что привиделись Оле в этой песне ласковые руки, склоненные над колыбелью, два карих глаза, как у газели и виноград в горной долине. Желаются и просятся эти назойливые образы, но ничего такого Оля не увидала. Смысл, вложенный певцом в национальную песню, она решила изучить на представителе народа. С правой стороны, подперев мощной рукой, дородный подбородок подвывал армянин средних лет, "И-эх!" - рыдалось ему, а толстый палец смахивал крупные слезы прямо на соседку.

Слева всхлипнул еще кто-то. Оля обернула голову и увидела Машу, которая роняла чувствительную влагу на пол, произнося при этом "Да, дедушка, мамооо…" . Тут Оля не выдержала - сомкнула очи и выдавила все, что накопилось за много лет без дружбы с армянскими людьми …

Так никто и не заметил, как кончились три сентиментальные часа настоящего дудка, срубленного из истинного абрикосового дерева в правдивом армянском саду. Все плакали, хлопали, топали и вытирали то, что под носом висит, когда чувство подступает. Слово "мама" на всех языках звучит одинаково и здорово, что напевы у всех разные.

Куда нас заносит

У Маши болело сердце. Она шла по Маяковке и твердила: "Вот он какой, оказывается, катарсис. Вот откуда у меня такие психические состояния. Вот оно где зарыто".

А Оля завидовала Маше, потому что армянкой на одну четверть не была, а была на одну четверть югославкой. Поэтому решила, как только представится возможность, побывать на концерте национальной музыки Черногории, чтобы понять, куда иной раз ее заносит? А ты, Маша, пойдешь? Подслушивать оттенки национальных чувств - великое благо.

на главную