|
|
Глобальная неустойчивость.
Часть II: Краткосрочные
угрозы доллару и защита от них
Михаил Делягин
Первую часть
("Среднесрочные предпосылки мирового кризиса") статьи читайте
здесь
Содержание
Публикуется в сокращении. В статье использованы материалы книги
"Практика глобализации". М., "Инфра-М", 2000.
Глава II. Откуда исходит угроза доллару?
Рассмотрев среднесрочные, переходим к краткосрочным угрозам
США (а значит - доллару). Прежде всего, вследствие очевидной
неадекватности идей и простой неграмотности выдвигающих их авторов,
следует раз и навсегда отбросить разговоры о том, что:
- новые (информационные) технологии, в отличие от старых, не оказывают
никакого влияния на повышение производительности труда в "старой"
экономике (в то время как даже в отсталой России "ЛУКОЙЛ" принимает на
вооружение концепцию "интеллектуальной скважины");
- тяжелое положение промышленности США доказывает близость их
глубочайшего кризиса (минимизация промышленности означает лишь
высвобождение ресурсов для интеллектуального труда и общее повышение
эффективности);
- президентские выборы в США приведут к краху фондового рынка из-за
изменения политической ситуации (в этом случае, как и в предыдущем,
авторы слепо проецируют известные им российские реалии на принципиально
иные условия США).
Так же следует отбросить разгромные
прогнозы, являющиеся следствием неадекватности уже не авторов, а
переводчиков. "Классика жанра" - потрясший Россию в июле 2000 года
"финансовый конец света", якобы объявленный А.Гринспеном то ли на 20
августа, то ли на конец ноября (в одних и тех же статьях некоторые авторы
умудрялись назвать обе даты). Миру эти прогнозы остались неизвестными, и
по очень простой причине: А.Гринспен - не Нострадамус, он этого не
говорил, а шум вызвали несколько российских журналистов, переведших его
слова, исходя из интересов не истины, но сенсации (а может быть, из своего
знания английского).
"Схлопывание"
спекулятивного фондового рынка
Более серьезная и
традиционная "страшилка", активно обсуждаемая в мире и даже в США, -
перегретость фондового рынка и вытекающая из нее неизбежность
разрушительного "прокола спекулятивного пузыря". Однако такой подход, при
всей своей формальной логичности, не учитывает целого ряда фундаментальных
явлений.
Прежде всего, американский фондовый "пузырь" не столь уж
и спекулятивен. Высокая изменчивость информационных технологий вкупе с
переходом от "рынка товара" к "рынку ожиданий" резко ускоряет
технологический прогресс: новый продукт можно придумать, произвести и
продать, окупив затраты, уже за три месяца. (При фондовой "торговле
идеями" срок сокращается до нескольких дней, но эта практика еще
недостаточно устойчива и массова). В результате трехмесячные инвестиции,
спекулятивные в индустриальных экономиках, в постиндустриальной,
информатизированной экономике США могут оказываться безупречно
производственными. Поэтому масштабы прокалываемого "спекулятивного пузыря"
значительно меньше, чем кажется на первый взгляд.
Кроме того, этот
пузырь уже был проколот - в апреле 2000 года. Скорее всего, тогдашняя
коррекция рынка была связана именно с ликвидацией спекулятивной части
"фондового пузыря", которая оказалась на удивление незначительной.
Вероятность же глубокого спада не после "ударной возгонки" рынка, а после
его коррекции, как показывает практика, мала.
Недостаточность притока капитала
Без
всякого преувеличения фундаментальной проблемой США является их
зависимость от притока капитала, который покрывает колоссальный и уверенно
нарастающий внешнеторговый дефицит (см. таблицу). Фактически покрытие
внешнеторгового дефицита за счет импорта капитала определяет всю модель
современного функционирования американской экономики и, соответственно, ее
ключевые проблемы.
Дефицит текущего платежного баланса США
|
Год |
$, млрд. |
в % ВВП |
|
1998 |
280 |
2,5 |
|
1999 |
340 |
3,7 |
|
2000 |
420 |
4,3 |
Источник: IMF World Economic Outlook. April
2000
Сегодня США привлекают капиталы всего мира и
инвестируют их в создание новых технологий и массовую разработку новых
технологических принципов, закрепляя таким образом свое технологическое и
социальное лидерство. При этом примитивные относительно этих видов
деятельности и в конечном счете обслуживающие их производства товаров
неуклонно выводятся за пределы США. Следует подчеркнуть относительность
примитивности товарных производств - они примитивны только с точки зрения
влияния данного вида деятельности на общественные отношения. Она не имеет
жесткой однозначной связи с технической сложностью или простотой отдельных
изделий.
Бесспорно, что европейские и японские автомобили и тем
более средства связи лучше американских. Бесспорно, что США так и не
научились производить тонкие жидкокристаллические мониторы, освоенные
японцами еще три года назад. Однако с точки зрения не отдельных
технологий, а уровня технологий в целом и особенно влияния их на
общественные отношения эти сверхсложные производства товаров отстают от
американских производств новых технологий, от генерируемых экономикой США
новых технологических принципов (прежде всего, в
информационно-финансовой сфере) так же, как, например, текстильная
промышленность Азии.
Даже самые развитые индустриальные страны по
сравнению с единственной информационной державой напоминают ремесленника,
который может достичь изумительного мастерства в производстве штучных
изделий, но, несмотря на это, с точки зрения уровня технологий -
мануфактурных против индустриальных - всегда будет отставать от конвейера
по штамповке самых примитивных аналогов своих изделий. Более того:
ремесленник всегда будет проигрывать конвейеру глобальную конкуренцию,
хотя и сохранит за собой отдельные локальные рынки - например, предметов
роскоши.
При сопоставлении технологий как феноменов общественного
развития, а не просто производства важно учитывать, что на общественные
отношения влияет не результат технологии, - произведенное изделие, - а в
первую очередь сложность способа его изготовления. В этом плане самые
сложные производства товаров качественно отстают от разработки новых
технологических принципов, особенно в сфере общественных отношений.
Информационному обществу просто не нужно изготавливать товары - их
проще покупать у других, экономя свои ресурсы (включая время) для более
важных задач - так же, как современному горожанину не нужно уметь делать
зажигалки и выращивать картошку, а проще купить эти простые вещи,
концентрируясь на более сложных и более эффективных видах деятельности.
Таким образом, отрицательное сальдо торгового баланса, покрываемое
притоком капитала, является не столько уязвимым местом, сколько выражением
внутренней силы США.
Конечно, внезапное прекращение притока
капиталов (по тем или иным причинам) поставит под вопрос само их
существование, но пока американское государство надежно обеспечивает
этот приток, осознавая его критическую важность для национального
хозяйства.
Локальная цель органов государственного управления
США проста: обеспечить не процветание самой американской экономики, но
всего лишь сохранение в ней лучших условий для инвестиций,
чем в остальном мире.
Ключевой принцип достижения этой цели -
"стратегия управляемых кризисов", изматывающих наиболее опасных
потенциальных конкурентов США, не создавая тем не менее системных рисков
для мировой экономики. Фактически это стратегия экспорта
нестабильности, экспорта проблем, обеспечивающего импорт капитала
в США за счет формирования у потенциальных инвесторов стойкого
стереотипа: какие бы трудности н испытывали США, остальным потенциальным
объектам инвестирования будет еще хуже.
Инструментом достижения
этой цели служат разработки новых технологических принципов, в
первую очередь - именно в сфере управления обществом и
взаимодействующими в рамках человечества обществами, то есть в области
информационно-финансовых технологий, качественный рывок в развитии которых
и получил название информационной революции. Во многом в результате
абсолютного лидерства США именно в этой сфере в последнее время и
наблюдается постепенная переориентация мирового капитала с
высокоприбыльных развивающихся на высоконадежные развитые страны,
создающая для США новые возможности.
Укрепление
региональных валют
Слабость доллара, как и большинства
явлений, кроется в его силе - в том, что он является мировой резервной
валютой. В результате всякий субъект экономики, страхующийся от валютного
риска покупкой доллара, кредитует США. Статус доллара как мировой
резервной валюты делает США мировым монополистом по страхованию
валютных рисков.
Толкая мир развивающиеся страны к
предельно жесткой финансовой политике, сами США проводят сверхмягкую
финансовую политику. Цитата из "Рынка ценных бумаг", 07.08.2000:
"После мексиканского кризиса темпы роста денежной массы в США увеличились
и достигли уровня начала 80-х годов, периода высокой инфляции. Темп роста
денежной базы в 1998 г. составил 9%. По оценкам совета директоров ФРС,
сеньораж составляет 11-15 млрд долл. в год".
В этих условиях
инфляция низка во многом благодаря постоянному "сбрасыванию" излишков
долларовой массы за пределы США. В результате США получают все
преимущества мягкой финансовой политики, перекладывая ее издержки, в
первую очередь инфляцию (через хаотическое передвижение спекулятивных
капиталов, провоцирующее разрушительные кризисы), на плечи менее
развитых стран - акцепторов долларовой массы. Таким образом, импорт
капитала в США дополняется экспортом ими инфляции и экономической
нестабильности в целом.
Постоянная угроза, дамокловым мечом
висящая над США, - снижение привлекательности доллара как мировой валюты и
его "сбрасывание" странами - держателями наиболее значимых сумм. В этом
случае американская экономика начнет захлебываться в сотнях миллиардов
"евро-" и "чайна-" долларов, и долларовая масса, обслуживающая потребности
всего мира, станет избыточной по сравнению с потребностями самих США.
Результат - резкое обесценение доллара и национальная катастрофа. Эта
опасность слишком очевидна, чтобы не принимать превентивных мер, которые в
целом соответствуют описанному в прошлом параграфе принципу "надо быть не
идеалом, а просто привлекательнее других".
Однако несмотря на
ясное понимание угрозы, в 90-е годы она из потенциальной становилась
реальной по крайней мере дважды, и всякий раз это было связано с угрозой
возникновения привлекательной региональной валюты. В самом деле: ни одна
национальная экономика по своей мощи и масштабам не является достаточной
для того, чтобы даже успешное вытеснение из нее долларов создало бы
заметные проблемы для США - 30% мировой экономики. С другой стороны, ни
одна отдельно взятая экономика и не сможет решить эту задачу, ибо доллары
вне США обслуживают в первую очередь международные операции. Возникновение
региональных резервных валют несет доллару двойную угрозу. С одной
стороны, большее количество стран обеспечивает большую устойчивость
(просто в результате эффекта масштаба). С другой, больший масштаб
экономик, охватываемых вытесняющей доллар валютой, означает и больший
объем вытесняемых долларов. Поэтому главная угроза доллару исходит
именно от региональных валют, пусть даже резервных.
Доля
наиболее развитых стран, России и Китая в мировом ВВП,
в %%
|
Страна |
1970 |
1975 |
1980 |
1985 |
1990 |
1995 |
2000 |
2001 |
|
США |
30.7 |
26.1 |
23.7 |
32.9 |
25.4 |
25.5 |
30.7 |
30.7 |
|
Япония |
6.0 |
8.0 |
9.0 |
10.5 |
13.0 |
17.7 |
14.4 |
14.2 |
|
Германия |
5.4 |
6.7 |
6.9 |
4.8 |
6.6 |
8.5 |
6.4 |
6.4 |
|
Великобритания |
3.6 |
3.7 |
4.5 |
3.6 |
4.3 |
3.9 |
4.7 |
4.5 |
|
Франция |
4.3 |
5.6 |
5.8 |
4.1 |
5.3 |
5.4 |
4.3 |
4.3 |
|
Италия |
3.2 |
3.4 |
3.9 |
3.3 |
4.8 |
3.8 |
3.5 |
3.5 |
|
Канада |
2.6 |
2.7 |
2.3 |
2.8 |
2.5 |
2.0 |
2.2 |
2.1 |
|
Китай |
2.4 |
2.5 |
2.6 |
2.4 |
1.7 |
2.4 |
3.3 |
3.4 |
|
Россия |
н/д |
н/д |
н/д |
н/д |
4.3 |
1.2 |
0.64 |
0.65 |
Источник:
МВФ
Первая попытка: евро
Первая попытка создания региональной валюты была совершена в
Европе в 1992 году. И первый блин оказался комом: европейский валютный
союз был разрушен спекулятивной атакой Дж.Сороса, который стал символом
финансовых спекуляций после того, как похоронил в сентябре 1992 года
первую единую валюту объединенной Европы - ЭКЮ.
Эффективность
удара вызвала подозрения в том, что, помимо личных спекулятивных, Сорос
отстаивал и более фундаментальные интересы, выступив при торпедировании
ЭКЮ в роли орудия американского государства по деликатной реализации его
долгосрочных интересов. Тем не менее ясно, что Сорос (хотя, возможно, и
большими средствами, чем он в принципе мог располагать) использовал
реальные слабости европейского валютного союза. И в целом преподнесенный
им урок прошел впрок.
Европейцы потратили на расширение и
углубление интеграции 6 лет и в 1999 году перешли-таки на единую валюту -
евро, создав реальные предпосылки вытеснения доллара по следующим основным
направлениям:
- из государственных и банковских резервов стран еврозоны;
- из международных расчетов субъектов экономики стран еврозоны, в том
числе друг с другом (только рынок энергоносителей Европы обслуживает, по
оценкам, $100 млрд.);
- из государственных и банковских резервов стран, не входящих в
еврозону (что было бы при заметных масштабах признаком превращения евро
во вторую мировую резервную валюту);
- из наличного оборота из-за удобства крупных расчетов, так как
покупательная способность купюры с наибольшим номиналом в евро (500
евро) не менее чем в 4 раза выше, чем у 100-долларовой купюры
(естественно, это возможно только после ввода в обращение наличных
евро).
Вызванные евро ожидания были исключительно высоки, и
спекулятивная атака сама по себе, несмотря на продолжавшийся кризис
глобальной экономики (он сошел на нет как раз в начале 1999 года), была
очевидно недостаточной. Поэтому США отказались от услуг финансовых
спекулянтов типа Сороса (возможно, этим и было вызвано его разочарование в
современном капитализме) и сосредоточились на прямом воздействии на
Европу.
США пытались расширить мировой спрос на доллары,
содействуя дестабилизации экономик, в частности, России и ряда стран
Латинской Америки накануне введения евро (ведь национальная экономика
"впитывает" дополнительные объемы мировой резервной валюты именно из-за
роста неблагополучия). Также с точки зрения увеличения мирового спроса на
доллары следует рассматривать и беспрецедентные дебаты в Аргентине в 1999
году о возможности отказа от национальной валюты и перехода на внутреннее
обращение доллара. Но возможности этих методов оказались недостаточными.
Сегодня уже не требует комментариев тот ставший самоочевидным
факт, что главной целью агрессии США и их партнеров по НАТО против
Югославии был подрыв привлекательности Европы как объекта
экономической деятельности, а в идеале - и самой ее экономики созданием на
ее территории незаживающего очага глобальной напряженности. Это удалось
прежде всего благодаря качественному технологическому преимуществу США:
применение грубых военных технологий вместо финансовых, возможности
которых фактически были исчерпаны, было поддержано сверхсложными и
малозаметными информационными технологиями, точнее - технологиями
формирования сознания.
Однако даже ссылки на эффективное
применение американцами информационного оружия против своих
союзников-европейцев и интенсивное "промывание мозгов" всему миру не
снимает до конца недоумения, вызванного столь последовательным и
энергичным действием развитых стран Европы против своих собственных
национальных интересов. Впрочем, это недоумение снимается, если вспомнить,
что непосредственно военные действия начинали и вели не сами страны
Европы, а их военное объединение с США - НАТО. Даже если забыть о
доминировании США в натовских структурах (что, учитывая более высокое
качество управления в США, обеспечивает НАТО как организации значительно
более высокую эффективность, чем ЕС), следует учесть, что НАТО имело и
успешно реализовало в косовской бойне свой собственный бюрократический
интерес, в корне отличный от национальных интересов входящих в него
европейских стран.
Дело в том, что для внутренней политической
жизни объединенной Европы одним из ключевых и наиболее остро стоящих
вопросов было выяснение структуры, которая будет главным организатором и
координатором европейской интеграции. Вариантов было всего два: ЕС и НАТО.
В первом случае интеграция была бы в основном экономической,
ограниченной рамками Европы. Гармонично вытекая из собственных интересов
европейских стран, она была бы более эффективной и объективно
ориентированной на конкуренцию с США.
Во втором случае интеграция
шла бы в рамках не только Европы, но США и Канады, носила бы
преимущественно не экономический, а военно-политический характер, и
ориентировалась в основном на интересы доминирующих в НАТО США. При этом,
как во времена "холодной войны", текущие экономические интересы "младших
партнеров" - развитых стран Европы - приносились бы в жертву интересам США
в обмен на предоставление теми защиты от внешних угроз. Во времена
"холодной войны" эти угрозы были реальными, сегодня они виртуальны и
виртуозно создаются американскими специалистами при помощи информационных
технологий.
Борьба вокруг магистрального направления европейкой
интеграции далека от завершения. Но именно нападение на Югославию
позволило, во-первых, не решить его в пользу ЕС (и, соответственно,
Европы) в разумные сроки, то есть немедленно после завершения
экономического объединения (ибо валютная интеграция - высшая форма
интеграции) и, во-вторых, постепенно склонить чашу весов на сторону
"натоцентризма" - интеграции на основе НАТО, при сохранении доминирующей
роли США и подменой собственно европейских интересов интересами США.
Сегодня евро так и не оправился от затяжного посткосовского
падения и, по крайней мере до введения в наличное обращение, не сможет
создать для доллара серьезной угрозы. После Косово Европа фактически
отказалась от идеи стратегического соперничества с США и во многом
вынужденно приняла модель "дополняющего" развития, при котором она
образует следующий после США "этаж" технологической пирамиды. С точки
зрения данной модели слабость евро - это достоинство, а не недостаток, так
как повышает конкурентоспособность производства товаров в странах
еврозоны.
Однако локальные победы на рынках товаров (например,
если Airbus Industries окончательно "побьет" Boeing) оказываются
стратегическими поражениями, так как закрепляют ориентацию
экономики на производство товаров, но не новых технологических принципов.
О возможности прорыва на следующий, качественно более доходный "этаж"
массового производства уже не товаров, но технологических принципов, -
этаж, который почти единолично (может быть, вместе с Великобританией)
занимают США, Европа даже не вспоминает. Она поставлена "на место" и
смирилась с этим, отказавшись от необходимой для перехода на новый
технологический уровень политики сильной и стабильной валюты.
Попытка Европы подорвать доминирующее положение доллара широко
известна. Тем не менее создается впечатление, что имели место подходы к
еще двум попыткам такого рода, - никогда всерьез не объявлявшиеся.
Вторая попытка: зона йены, зона юаня
Одна из
этих двух попыток - идея создания "зоны иены" в Юго-Восточной Азии.
"Прокол" японского "финансового пузыря", ввергший эту страну в почти
десятилетние экономические трудности, сорвал идею на раннем этапе ее
созревания. Тем не менее как одна из потенциальных возможностей она
просуществовала почти все 90-е годы, пока не была, (по-видимому,
окончательно) похоронена кризисом 1997-1998 годов.
Но этот кризис
заставил задуматься о еще одном потенциальном претенденте на роль
азиатской региональной валюты - о юане. В самом деле: зачем в регионе,
охваченном практически всеобщей девальвацией, Китай упорно поддерживает
стабильность юаня, в том числе вопреки интересам собственной текущей
конкурентоспособности?
Простейший ответ: все дело в
неповоротливости и неграмотности китайской бюрократии, которая тратит на
представительские обеды $1 млрд. в год, дарит друг другу специально
выпускаемые для этой цели представительские сигареты по 60 долларов пачка,
и либо в принципе не способна мыслить в категориях глобальной
конкурентоспособности, либо поступается соображениями коммерческой
эффективности ради представлений о национальном величии, ошибочно
ассоциируемыми с твердым курсом национальной валюты.
Однако этот
ответ слишком прост и слишком похож на механическую экстраполяцию
российских реалий на качественно иные реалии Китая. Высокомерное же
презрение западных бюрократов к восточным основано на чем угодно, кроме
понимания характера работы китайской государственной машины и, что
особенно важно, - практических результатов этой работы.
Наиболее
вероятный ответ иной: китайцы учли опыт США по превращению доллара в
мировую резервную валюту, осознали связанные с этим преимущества, и
намерены превратить в юань в региональную резервную валюту
Юго-Восточной Азии, завершая этим переориентацию стран региона с США
на Китай (опирающийся как на доминирование китайской диаспоры в экономиках
ряда стран, так и на эффективную военную политику Китая).
Сохранение долговременной стабильности юаня - категорическое
условие реализации этой стратегии, а конъюнктурные жертвы, вызываемые этой
стабильностью, носят абсолютно оправданный характер и являются по сути
сверхрентабельной инвестицией в национальное будущее. Но угроза
превращения юаня в региональную (сначала - резервную) валюту ЮВА
практически при любом развитии событий является отдаленной перспективой и
в принципе не может рассматриваться в качестве краткосрочной угрозы
экономическому доминированию США.
"Необеспеченность" доллара
В
краткосрочном плане практически преодоленная угроза доллару со стороны
региональных валют смыкается с опасностями, связанными с
"необеспеченностью" доллара (на самом деле эти опасности - мнимые).
Нередко приводятся разнообразные оценки обеспеченности доллара
национальным богатством США - от "менее 45%", процеженное сквозь зубы
одним из специалистов ФРС, до называвшихся аналитиками министерства
финансов Японии 9-10% и, наконец, 2-3%, проскальзывающих в оценках
американских интеллектуалов.
Все оценки едины в том, что столь
низкий уровень обеспеченности рано или поздно будет осознан миром, что
приведет к катастрофическому обесценению доллара и ввергнет человечество в
глобальный экономический кризис. Логическая ошибка заключается в понимании
национального богатства только в его вещественном, материальном и потому
исчислимом выражении. Забавно, что аналитики развитых стран фактически
повторяют последовательную и необъяснимую ошибку дремучих марксистов
полувековой давности, которые считали, что стоимость создается лишь при
производстве материальных, вещественных товаров, но ни в коем случае - не
при оказании услуг. Современные аналитики игнорируют стоимость новых
разрабатываемых технологий и технологических принципов, как марксисты
игнорировали стоимость услуг.
Доллар США обеспечен не их
национальным богатством в традиционном понимании этого слова, но постоянно
создаваемыми ими новыми технологическими принципами. Эти принципы не
просто имеют стоимость как продаваемый товар, - главное их значение
состоит в том, что они "привязывают" экономики всех стран мира к
американской, обеспечивая их зависимость уже не на финансовом, а на
фундаментальном, технологическом уровне. "Технологический империализм"
дополняется империализмом "информационным". Информационные технологии
обеспечивают доллар не столько фактом своего существования (как
материальные блага, имеющие стоимость), сколько фактом своего применения,
преобразующего массовое сознание в нужном для США направлении. В этом -
ключ к пониманию могущества сегодняшних США, к которым полностью применимы
слова Бориса Пастернака о Ленине:
Он управлял теченьем мысли, и
только потому - страной.
Информационные технологии делают
наиболее эффективным управление не реально протекающими процессами, а
"теченьем мысли" тех, кто ими управляет. И конкурентоспособность, и
мировое лидерство США вытекают именно из этого. Ведь валюты обеспечиваются
не собственно золотом, а товарами, то есть в конечном счете общественными
отношениями. Информационные технологии создают эти отношения напрямую,
минуя товарную стадию. Поэтому механические подсчеты обеспеченности
доллара носят начетнический и бессмысленный характер, являясь не более чем
упражнением в арифметике. Сила Америки не в танках, не в золоте и не в
Билле Гейтсе. Сила Америки прежде всего в Голливуде и CNN, а точнее - в
айсберге передовых информационных технологий, видимой частью которого они
являются.
Поэтому доллар "обеспечен", но не золотом Форт-Нокса, а
состоянием умов в мире. А их состояние, в свою очередь, в целом устойчиво
поддерживается в нужной форме за счет колоссального технологического
отрыва США от остального мира, включая даже развитые страны. Лидерство
состоит далеко не только в уникальной способности в массовом масштабе и по
многим направлениям продуцировать принципиально новые технологические
принципы, и даже не в колоссальном отрыве от остального мира в важнейших
технологиях управления.
Глава III. Финансовые
и информационные инструменты реализации стратегического преимущества
США
Описанное в предыдущих частях статьи стратегическое
технологическое превосходство США реализуется при помощи формально не
связанных друг с другом, а на деле образующих единое целое финансовых и
информационных рычагов, управляемых многократно осмеянной, но тем не менее
самой эффективной бюрократией мира, превратившей процесс
самосовершенствования (в частности, совершенствования государственного
управления) в постоянный процесс, не мешающий четкому выполнению рутинных
повседневных функций.
США эффективно обеспечивают свои интересы
при помощи целого ряда формально независимых международных организаций, в
которых они играют доминирующую роль. В военно-политическом плане
такой организацией является НАТО, в экономическом - МВФ и, в меньшей
степени, ВТО.
Контроль США за МВФ, как особенно ярко показали
переговоры России с этой организацией в 1998-1999 годах, почти абсолютен и
обеспечивается даже не столько максимальным взносом США в уставной фонд
этой организации, сколько составом ее высших руководителей. Назначенные
прошлым (а порой - и позапрошлым) поколением европейских политиков,
топ-менеджеры МВФ переродились из "политических комиссаров" своих
правительств, присланных отстаивать национальные интересы в чиновников, в
держащихся за места и преданных "главному акционеру" - США. Недаром при
напряженных дискуссиях о замене директора-распорядителя МВФ М.Камдессю,
ушедшего из-за невыносимого даже для этого тренированного бюрократа
давления США, категорическим условием последних было сохранение всего
топ-менеджмента МВФ.
Роль МВФ и подобных ему международных
организаций в обеспечении национальной конкурентоспособности США
исключительно велика. Но важнейшим фактором эффективности США выступает
симбиоз государства и крупного капитала, в результате которого
транснациональные корпорации и государство, как правило, фактически
преследуют единые общенациональные цели, помогая друг другу решать
соответственно преимущественно экономические и преимущественно
политические задачи. Прославленные американские лоббисты в этом плане
играют хотя и заметную, но на практике весьма ограниченную роль,
сосредоточившись к тому же почти исключительно на взаимодействии
корпораций с Конгрессом и Сенатом.
Значительно более важную роль
играет постоянная горизонтальная ротация кадров между государством и
бизнесом, при котором один и тот же человек может, условно говоря,
несколько раз подряд с поста министра уходить на пост вице-премьера
крупной корпорации и наоборот. Эта система обеспечивает единство интересов
и полное взаимопонимание между коммерческим сектором и госуправлением
(конечно, это возможно только в условиях действенного механизма борьбы с
коррупцией). Как представляется, последняя на порядок эффективней японской
системы, также предусматривающей горизонтальную ротацию кадров, но только
в пределах государства. Японский подход создает эффективный класс
профессиональных чиновников, который, однако, оказывается отделенным от
коммерческого сектора и в итоге недостаточно знает реалии регулируемых им
систем.
В США же горизонтальная миграция руководителей между
государством и бизнесом стирает грань между чиновником и бизнесменом и
выковывает качественно новый тип универсальных топ-менеджеров, одинаково
эффективных и в коммерческом, и государственном секторе. Оборотная сторона
формирования этого типа менеджеров - хотя и не слияние крупных корпораций
и государства в единое целое (их мотивы и интересы объективно различны),
но во всяком случае формирование у них единых представлений о национальной
конкурентоспособности. В результате американские государство и бизнес
участвуют в мировой конкуренции не как союзники, но как единый организм,
что качественно повышает их эффективность.
Но главным
механизмом объединения государства и крупного бизнеса США в мировой
конкуренции является даже не горизонтальная ротация топ-менеджеров, а
деятельность американского аналитического сообщества.
Следует отметит, что понятие "аналитика" в США имеет более широкий
смысл, чем в России. В США крупные аналитические центры часто участвуют в
реализации своих разработок, предоставляя "услуги по корректировке
реальности полного цикла": от прогнозирования ситуации и ее оценки с точки
зрения интересов заказчика через определение механизмов корректировки,
конкретных целей и методов их достижений - до прямого участия в
непосредственном достижении этих целей. Кстати, термин crisis
management означает не "антикризисное управление", то есть управление,
направленное на предотвращение кризисов или исправление их последствий, а
нечто вполне противоположное - "управление кризисами", то есть
использование кризисов как инструмента достижения цели.
Исторически аналитическое сообщество США выросло из антикризисных
подразделений корпораций, вынужденных обеспечивать свою
конкурентоспособность сначала на уровне отдельных предприятий, затем - на
уровне отраслей (отраслевых монополий), а начиная с Великой Депрессии
1929-32 гг. - и на общенациональном уровне. Соответственно, оно сохранило
тесную связь с корпорациями, финансируясь ими и обслуживая в первую
очередь их интересы. Группа стратегического анализа - такая же
неотъемлемая часть каждой серьезной фирмы США, как и юридическая группа
или бухгалтерия. В то же время на деньги корпораций аналитическое
сообщество обеспечивает полное и постоянное "сопровождение" деятельности
политических партий, являясь фактически их аналитическими структурами.
В результате победа того или иного политика на тех или иных
выборах ведет к переходу в обеспечивающий его деятельность госаппарат
части сотрудников соответствующих аналитических структур. Они понимают,
что идут в госаппарат на ограниченное время, и потому сохраняют
"производственную базу" в собственно аналитических негосударственных
структурах. В результате эти структуры становятся фактически "мозгом"
государства. Решения, реализуемые госаппаратом, разрабатываются на деньги
коммерческих организаций, при помощи коммерческих технологий управления и,
соответственно, с коммерческой же эффективностью, что существенно повышает
эффективность государства.
С другой стороны, аналитическое
сообщество является важнейшим звеном, соединяющим корпорации и
государство, важнейшим элементом того "цемента", который скрепляет симбиоз
американского государства и корпораций, обеспечивает взаимную защиту ими
интересов друг друга и, тем самым, исключительно высокую
конкурентоспособность США.
Принципиальное отличие американского
пути от российской "олигархии" заключается в том, что сращивание
государства и корпораций осуществляется на уровне не лоббистов, а
стратегических прогнозистов - и, соответственно, на базе не текущих и
узкокорыстных интересов корпорации, а на основе долговременных
стратегических интересов, в значительной степени общих для крупной
корпорации и общества в целом.
[10.10.2000]
|
