Жить без любви представлялось ей невыносимым, впрочем, при помощи интернета она пыталась разобраться в собственной психологии. Ей всегда нужны были деньги. И появился такой мужчина, нужный мужчина - издалека. Можно было видеться один раз в месяц и получать деньги в банке.

Бедная студентка инженерно-технического факультета. Он ее возил на день к морю, к удовольствию, к опьяняющим запахам Крыма - на самолете туда и обратно. Признаться, ей хотелось остаться там навсегда. Щелкаться на скамейках с закрученными спинками в позе одалиски, скушавшей кусок лимона. Дома ей светила мебельная фабрика и хотелось горько расплакаться от мысли, что через несколько лет это произойдет.

И когда он повез ее во второй раз, задыхающийся от таинственности своих поступков, она от него сбежала в ялтинскую ночь. "Тусуй к жене и детям",- злорадно думала она, закутываясь спать в собственные волосы. Утром, после сырой ночевки на пляже, она отправилась в ту самую книжную лавку, где вчера они покупали открытки для мамы, и твердым голосом попросила карту Крыма. Молодой узкоглазый татарин, пораженный ее неземной красотой, тут же занемог базедовой болезнью. Девушка выхватила из рук остолбеневшего торговца нужную ей вещь, и, пнув ногой шаткую стойку, скрылась восвояси.

-Я от мамочки ушла, от татарина ушла и от Витеньки ушла, - пела она во все девичье горло, - Но зато к себе пришла и себя я там нашла. Своего желанного она заприметила на троллейбусной остановке.

- Не желаете проехаться до домика Чехова, там, говорят, есть дивный сад, - с придыханием поинтересовалась она.

- А вы знаете, как туда добраться? - спросил ошеломленный незнакомец - он оказался черноволосым парнем с желтыми китайскими глазами. "Похоже, что тоже татарин", - с отвращением подумала она, но ответила:

- Вне всяких сомнений и пусть Вам не кажется наше путешествие тривиальной прогулкой. Это очень ответственная процедура.

- Что? - переспросил юноша. "Похоже, что дурак. Ну что ж, тем лучше для нас обоих." С этими мыслями она увлекла желтоглазого в крепчающий полдень.

За пятью центральными улицами внезапно кончились стройные кипарисы. Они зашли в район мусорных свалок, отчаявшихся от духоты кошек и зигзагобразных домов, бросающих, к счастью, хоть какую-то тень на тротуар. Так, прячась в световых отпечатках кронштейнов и флюгеров, парочка добралась до толстых зеленых ворот, из-за которых опять-таки высились молдавские шапки кипарисов и клумбились верхушки пальмовых растений.

-Заходи, - по-хозяйски распорядилась она. Он дернул ручку - странно, если б дверца не открылась. И тут появился сторож.

-Сегодня санитарный день! - сурово сверкнув на них копилочными щелками глаз, крикнул старик. "И этот татарин", - обречено изумилась она, но виду не подала, и, постаравшись сделать как можно более серьезное лицо, грубо сказала:

-Мы из Центра Управления Полета, папаша, экскурсия для летчиков-космонавтов. Показ крымских достопримечательностей. Карту видишь? - она для пущей убедительности раскрыла весь бумажный полуостров, - Форос видишь? Были. Симферополь видишь? Были. И в Евпатории были и в Бахчисарае были. Сейчас в Ялту приехали. А он, - девушка кивнула на спутника, - хоть и американец, но русскую культуру уважает, а Чехов его любимый писатель. И если вы нас не пустите, то мы напишем его президенту, а он напишет нашему президенту, а наш президент напишет вашему начальству, и они вас из сторожей в дворники разжалуют!

-Что-то больно желтоват и узкоглаз твой американец, - проворчал сторож, звеня ключами в калитке.

-А он китайский американец, из китайского квартала. Она ущипнула "космонавта" в мягкое место, которое оказалось довольно твердым, и произнесла - Please enter, - и, подумав, добавила, - Johnny.

-Пять гривен, а с экскурсией - семь, - сказал сторож.

-Спасибо, в санитарный день обойдемся, - отрезала девушка.

Парк оказался маленьким, замшелым раем туберкулезника. Они молча обошли его пять раз. Вот только минуя скамейку у входа, она всякий раз говорила "А вот здесь, Джон, сиживал сам Горький, Алексей Максимович, и, весь сад, между прочим, посадил Антон Павлович собственными руками". Американец хмыкал, но к концу шестого круга неожиданно привлек ее к себе. "А он не такой дурак, как может показаться"- подумала она.

-Присядем, предложил Джон, - где ты так ловко научилась играть словами?

- Школа жизни, - небрежно бросила она. Ей вспомнился Витенька, и она представила себе, как он ее ищет с милиционером и собакой, у которой, от жары высунута наружу розовая колбаса языка. Ей стало грустно и захотелось поплакать, как бывало, ему в грудь, а затем улечься куда-нибудь и долго-долго обниматься, шепча глупости, нежности и обещания, которым не суждено сбыться. Но Витеньки рядом не было, зато сидел, справа молодой скуластый татарин с желтыми глазами, которого она несправедливо записала в идиоты.

- А я вчера от любовника ушла, - сказала она просто, чтобы хоть что-нибудь сказать, - и ночевала…

- На морвокзале, насмешливо не дал ей договорить "американец".

- Нет, на пляже. Они опять замолчали. Мимо них, многозначительно поглядывая в сторону, продефилировал сторож. По всей видимости боялся Кучмы.

- Сторож, - сказала она, - а у него жена и дети.

- Интересно, какая это у него?

- Что, жена?

-Нет, рожа, если у него их сто, то какая это по счету?

- Очень остроумно, у людей такое горе, а он шутит.

- Это не горе. Пойдем что ли, покажу тебе ручеек, который Чехов провел собственными руками и домик, который он построил руками строителей. Она вяло подчинилась. То ли жара надавила, то ли сказывалась давешняя психотравма, но от былой приподнятости ни осталось и следа. Встреча с ручьем и домиком прошла малоэмоционально. Они снова уселись на скамейку, на этот раз уже напротив окошка, в которое Антон Павлович с тоской взирал на сезоны дождей.

- А я читала про этот садик у Татьяны Тэсс, - промолвила она.

- А я проходил здесь практику от кафедры, - парировал он.

- А я видела толстый альбом с цветными фотографиями, где вот этот большой кипарис вот такусенький! - воскликнула она.

- А я расшифровал все письма Чехова к Чеховым, - спокойно ответил он.

- А я привела тебя сегодня сюда, - чеканно произнесла она.

- А я тебя возьму и … поцелую сейчас, вот здесь, на этой исторической скамейке!

Она сейчас же забилась в угол и гневно засверкала на него глазами. Он рассмеялся. Ей почему-то стало жутко обидно. Бывало, Витенька нежно так обнимет …

- Целуй, - решительно сказала она, пододвигаясь, - Только крепче, ненавижу когда слюни пускают! Она закрыла глаза и выпятила губы. Посидела так - ничего не произошло. Тогда она разревелась.

- Да что же так горько, да на чеховской скамейке, - зашелестело жарко возле уха, - на горьковской надо было, девочка… На, потрогай, утешься…

Он взял ее руку в свою, и, сжал двойным кулаком что-то влажное, твердое и горячее. Она и не собиралась открывать глаза, а уж тем более думать над происходящим, она просто шевелила пальцами, сжимала это животное - душная волна подкатила к груди, и, стало мокро без дождя.

- В раковине жемчужина, на стволе - капля смолы, - прошептала она и перестала чувствовать свой голос, уже понимая, что сама запрыгала, что теперь она мариинская впадина, что находится где-то глубоко внизу, в полынных запахах крымской почвы. Скрипела знаменитая скамья, чеховский домик стонал от ужаса, а в кустах отчаянно шуршало - это сторож убедился в своих худших предположениях - она не носит трусов.